Когда в 2012 году я начала заниматься историей трагической судьбы 214 детей Ейского детского дома, то не думала, что эта тема приобретет такой широкий резонанс и станет известна не только ейчанам, но и всему миру! И когда я нахожу новые сведения, то сразу хочется поделиться ими, что я и делаю.
Напомню, что в октябре 2019 годаФСБ России рассекретила архивные материалы об убийстве в октябре 1942 года воспитанников Ейского детского дома. На основании этих документов Следственный комитет РФ заявил о возбуждении уголовного дела по статье УК РФ "Геноцид".
Благодаря помощи средств массовой информации нам удалось найти сына одного из выживших воспитанников этого детского дома – Григория Асауленко. Григория уже нет в живых, но, как рассказал нам его сын Владимир, отец много рассказывал о детском доме, о Ейске, но воспоминая всегда сопровождались слезами. В отличие от Леонида Дворникова, который видел всю трагедию своими глазами, Гриша Асауленко в это время был на подсобном хозяйстве и узнал о случившемся от очевидцев только на следующий день, когда вернулся в детский дом.
С родными Асауленко, которые живут в Крыму, у меня завязались добрые дружеские отношения. И вот недавно правнучка Григория позвонила мне и сообщила о том, что нашли фотографии других выживших детей Ейского детского дома, которые бережно хранил ее прадед.
И вот эти фотографии у меня в руках. На одном снимке сфотографированы Леонид Дворников и Василий Крымский, а на обороте надпись: «Другу детства от Лени Дворникова и Васи Крымского – на память! С приветом, дорогой друг Гриша! 5 декабря 1963 год».
Вот как Леонид Дворников в своей книге «От имени погибших…» описывает Васю Крымского: «С некоторыми воспитанниками я подружился сразу, с первых же дней. Рядом с моей кроватью стояла кровать Васи Крымского, который учился на один класс старше меня. У него было хроническое заболевание правой половины тела с мудреным названием – «пляска святого Витта». Но эта коварная болезнь не мешала Васе быть прекрасным товарищем и другом. Больше всего на свете Вася любил живопись. Помню, первой его картиной, написанной акварелью, был эскиз к рассказу Тургенева «Бежин луг». Васин незаурядный талант давал о себе знать и в рисунках карандашом, и в репродукциях маслом с картин известных художников. Однажды на городской выставке художников-любителей он занял одно из первых мест, и о Васе было написано даже в газете «Крымский комсомолец». Это вдохновило юного живописца на новые творческие поиски.
- Леня, - сказал Вася Крымский как-то мне, - я недавно читал в старом дореволюционном журнале, что у одного художника парализовало обе руки, так он не бросил писать полотна. Зубами держал кисть. А моя болезнь… В общем поборемся. До ста лет далеко!
И я ему, честное слово, верил. Я знал, что Вася ни за что не бросит своего любимого дела. Он станет художником.»
Действительно, Василий Крымский стал художником. После оккупации Ейска он рисовал по найму ковры для частных лиц, зарабатывая себе на пропитание. Здоровье его после гибели любимых товарищей сильно пошатнулось, но он уверенно, вопреки нервным судорогам правой половины тела, владел кистью, совершенствуя свое мастерство. Васе местный церковный староста даже доверил рисовать иконы для церкви!
Крымский тоже не был очевидцем той трагедии, поскольку под видом родственника устроился на квартиру к детдомовской няне, тете Нюси Коробкиной, которая жила по улице Орловской в собственном низеньком саманном домикевдвоем с семилетней дочерью. Именно ей доверил собственную жизнь, рискнувшей под страхом смерти спрятать у себя на квартире комсомольца.
А вот вторая фотография меня заинтриговала. Студийный снимок, на котором изображена семья: папа, мама и сын. На обороте надпись: «На память Асауленко Григорию от Гетманчук Гали и ее семьи. Сфотографировались в гор. Майкопе в 1966 году».
Фамилия Гетманчук для меня оказалась загадкой, так как в книге «От имени погибших…» она не фигурировала. Путем проведенных поисков оказалось, что в девичестве она была Галей Абрамовой. А Гетманчук – это фамилия ее мужа. Она, как и Леня Дворников, оказалась непосредственной свидетельницей той трагедии, чудом сумевшей спастись от рук нацистов.
В 1970-м году по просьбе Мюнхенского Земского суда органами государственной безопасности и прокуратурой Краснодарского края вновь были доброшены свидетели Ейской трагедии 1942 года. Одной из допрошенных свидетелей была Галина Васильевна Гетманчук 1930 года рождения, русская, по профессии счетный работник, проживавшая в городе Майкопе. Вот что она рассказывала в показаниях: «9 октября 1942 года (эту трагическую дату я запомнила на всю жизнь) во второй половине дня я находилась на квартире у одной сотрудницы нашего детского дома.
Возвратившись после обеда, примерно в 2 часа дня в корпус, расположенный на углу улиц Гоголя и Щербиновской, я увидела во дворе мальчиков и девочек, которые о чем-то оживленно разговаривали. Из разговора с ними мне стало известно, что ранее в детский дом приезжало какое-то начальство, среди которых был врач. Всех детей осмотрели и сказали, что их должны повести на лечение в город Краснодар.
Примерно через час, через ворота, выходившие на улицу Щербиновскую, въехала во двор корпуса большая темная грузовая автомашина (вроде фургона). В этой машине сзади имелись двухстворчатые двери. Она остановилась около входной двери нашего корпуса.
Затем я заметила около машины примерно 7 – 8 человек, одетых в немецкую военную форму. Они о чем-то говорили между собой по-немецки. Один из них, говоривший по-русски, сказал кому-то из сотрудников детского дома (а кому именно, я сейчас не помню), чтобы из палат выводили воспитанников и сажали их в автомашину. К открытой сзади дверце автомашины была приставлена табуретка.
Тот же человек, разговаривавший по-русски, предложил садиться в автомашину тем воспитанникам, которые стояли поблизости. Дети стали забираться внутрь этой машины, а тех, кто самостоятельно не мог делать это, подсаживали двое стоявших у дверцы фашистов. Где в тот момент находились остальные немецкие военные, я не видела. В первую очередь в машину садились дети дошкольного возраста.
Я со своими подругами Дусей Остроуховой и Таей Цаплиной (они были такого же возраста, что и я) стояли примерно в шести метрах от автомашины и некоторое время наблюдали посадку в нее детей. Почувствовав недоброе и испугавшись, мы решили спрятаться в стоявший поблизости туалет. Находясь в нем некоторое время, я через щели деревянной двери периодически наблюдала дальнейшую посадку детей в автомашину.
Затем от той машины к туалету подошел немецкий военный. Он стал требовать, чтобы мы вышли, говоря по-немецки: «киндер, киндер» и на ломанном русском языке: «скор, скор». Вначале мы не открывали дверь, а затем мы вышли. В его сопровождении мы дошли до задней дверцы автомашины. Стоявший там фашист на немецком языке и жестом руки предложил Дусе Остроуховой, имевшей дефект – горбатость, сесть в машину. С его помощью она зашла туда. Затем он предложил зайти в автомашину и Тае Цаплиной, которая в связи с отсутствием одной ноги передвигалась при помощи костылей. Тая попросила зайти в корпус и ушла. Я же подошла к сидевшему у входной двери корпуса Лене Дворникову. Я перебросилась с ним несколькими словами, а затем по его совету ушла в корпус на 2-й этаж. Там я заметила несколько наших девочек, которые прятались под кроватями и в кладовой. Я тоже пряталась в разных местах, но все же из любопытства несколько раз подходила и осторожно выглядывала в окно, под которым стояла грузовая автомашина.
Во дворе из наших воспитанников никого уже не было. Снизу послышался вопрос на русском языке: «Это все дети?» Кто-то из женщин сотрудников детского дома (кто именно, не знаю) ответил, что не все. Тот же мужской голос по-русски заявил, что тогда за остальными они приедут завтра. Тут же машина выехала со двора, но в каком направлении она поехала дольше, я видеть из окна не могла. Выехала машина с территории корпуса, когда уже стало темнеть, примерно в 18 часов.
Я вместе с тремя девочками, переночевала в корпусе. Рано утром, 10 октября 1942 года мы вышли во двор. Там собралось примерно 15 наших воспитанников. Мы ждали кого-либо из наших сотрудников нашего детского дома, чтобы нас вывезли на подсобное хозяйство. Вскоре пришла Кочубинская Галина Антоновна, которую мы попросили прислать за нами подводу. Пообещав сделать это, Кочубинская ушла.
Я вышла через ворота на улицу Щербиновскую, остальные дети были во дворе. Вскоре увидела подъезжавшую к нашему корпусу легковую серого цвета автомашину. Я крикнула ребятам: «машина», но она прошла дальше (куда, не обратила внимание). Тут же появилась темная грузовая автомашина, такая же, как и приезжавшая к нам 9 октября. Простояв в оцепенении некоторое время, я быстро через двор нашего корпуса вышла на улицу Гоголя, а затем побежала.
В пути меня догнали трое наших воспитанников, с которыми я пришла на наше подсобное хозяйство, удаленное от детского дома примерно в 8 километрах.
К тому времени на подсобном хозяйстве уже были Леонид Дворников и другие воспитанники, которых, как я узнала, привезли на подводе. Они рассказали, что из нашего корпуса фашисты забрали и увезли еще 5 (примерно) воспитанников, а остальные успели скрыться.
На подсобном хозяйстве мы жили около 2-х недель, затем нас привезли в тот корпус, где до этого находились воспитанники Ейского детдома. От жителей близ лежавших домов мы узнали, что все воспитанники этого детского дома были вывезены фашистами на автомашине.
После освобождения города Ейска советскими войсками, мне стало известно, что трупы воспитанников Ейского детского дома были обнаружены в противотанковом рву за городом, а затем похоронены в братской могиле города Ейска.»
Благодаря этой фотографии стало известно имя еще одного выжившего воспитанника Ейского детского дома – Галина Васильевна Гетманчук (Абрамова), которая после войны проживала в городе Майкопе. Будем надеяться, что и ее семья откликнется.
Заместитель директора Ейского историко-краеведческого музея Сидоренко М.Г.
